Коля Болотов работал диджеем на музыкальной радиостанции, и все его знали как диджея Болта. Он крутил модную музыку, зачитывал сводки погоды, поздравлял именинников и в сумке у него всегда была пара-тройка компашек, которых не было ни у кого в городе. При том, что работа не приносила много денег, Болта уважали его друганы и любили слушать его программы.
Еще Коля очень любил рыбалку. Она чем-то напоминала ему работу диджея. На радиостанции он сидел в студии в полутемном одиночестве и смотрел на мигание аппаратуры. Странно, но его профессия, приносящая в мир так много шума и суеты, была на редкость тиха и несуетлива. И на рыбалке он любил тишину и одиночество, мерцание воды в лучах солнца, мерное колебание поплавка.
Однажды в воскресение он взял своего младшего брата Никитку и соседского мальчика Серегу, и они отправились на берег городской реки. Мальчики шумели по дороге, радуясь утреннему солнцу, пустынным улицам, встречным котам и собакам.
Рыбачить они шли к мосту, нужно было только спуститься с высокого берега.
У воды они перестали веселиться, каждый уселся со своей удочкой. Первым зазвонила закидушка Сергея, и с помощью Николая он вытащил на берег трепещущую рыбку – налима. Ребятишки присели около рыбки, облепленной песком, и внимательно смотрели, как двигаются ее жабры. Вдруг Сергей начал плакать. Потом завсхлипывал и Никита. Николай стал их успокаивать: «Да вы что? Что случилось-то?»
Утирая слезы, Никита сказал, что им стало очень жалко эту беспомощную и жалкую рыбку: «Коля, она умрет, да?»
«Так мы и пришли сюда для этого – рыбу ловить, - недоумевал Николай, - Да что с вами, успокойтесь».
После этого малыши еще какое-то время сидели хмурые, но вскоре солнышко стало припекать, они успокоились, стали разжигать костерок.
К полудню стало совсем тепло, холодное августовское утро переходило в жаркий день.
Вдруг раздался удар, словно бы взорвали небольшую гранату. Николай вскочил и огляделся. На мосту послышались крики. Он вгляделся в воду – на поверхности посредине реки между расходящихся во все стороны волн торчала чья-то голова. «Сбросился! Человек с моста сбросился!» – кричали на мосту.
Николай побежал к воде. Скидывая одежду, он оборотился к ребятам: «Никита, Сергей, сидите здесь, никуда не уходите…» Он бросился в воду и, лишь проплыв несколько метров, понял, какая холодная вода – стоял уже конец августа. Привычными движениями он быстро резал воду, но река была широкая, и холод сводил ноги. «Давай, парень, давай, - кричали ему с моста, - плыви скорее, пока мужик еще не утоп». Коля приподнял голову. Сбросившийся с моста человек покачивался на волнах как кусок бревна, опустив голову в воду. На поверхности его держал только пузырь воздуха, собравшийся на его спине под болониевой курткой. «Да жив ли он? – мелькнуло у Коли в голове, - наверное, самоубийца. Ничего, его еще можно реанимировать».
Но чем ближе он подплывал к покачивающемуся на волнах человеку, тем все более и более его обступал страх, страх глубокий и невесомый, страх черный и таинственный. Вдруг пузырь воздуха с шумом выскользнул из-под куртки самоубийцы, и тело его ушло под воду. Коля, находившийся метрах в четырех от тела, нырнул что есть сил, чтобы ухватить утопленника за одежду. В мутной речной воде почти ничего не было видно, он хватал руками воду, растопыривая пальцы, пытаясь поймать уходящее на дно тело, но чувствовал, как холод и тьма все больше и больше окутывают его. Страх, до этого таившийся в его душе, вырвался наружу, ему стало жутко. Почувствовав, что больше не может быть под водой, Николай вынырнул. Он тяжело дышал. «Ныряй, ныряй скорее, - кричали ему с моста,- ныряй, а то на дно уйдет». Николай снова нырнул, и снова с растопыренными пальцами стал хватать речную тьму, погружаясь все глубже и глубже. Ему становилось все страшнее и страшнее, его сковал этот леденящий ужас. Вдруг он отчетливо понял, что если он не вынырнет сейчас, то тоже навсегда останется здесь, вместе с этим человеком, который таким странным образом свел счеты с жизнью, бросившись с Моста влюбленных в это августовское утро.
Он вынырнул и, уже не слушая крики собравшейся на мосту толпы, поплыл к берегу. Когда он вышел на песок, тело его все горело от холода, а ноги сводило судорогой.
Ребятишки, Никитка и Серега, хохотали во все горло. Они заливались веселым звонким хохотом. «Вы, вы чего? – трясущимся от холода голосом спросил их Коля. - Вы чего ржете-то?»
«Колька, ты видел, как мужик с моста спрыгнул? Вот здорово-то! Об воду с такой высоты драбалызнулся! Только брызги со всех сторон! Вот здорово-то! – хохотали до слез малыши, - Бу-бух, быдищ!»
«Да вы что? Да ведь это же живой человек умер! Вы чего, не понимаете? Ведь он по- настоящему умер! Чего здесь смешного? – закричал на них Колька. - Рыбку вам жалко, плачете оба, а когда человек помирает – это вам смешно?»
Ребята присмирели и перестали смеяться. Когда Коля согрелся, они смотали удочки и пошли домой. Вечером приезжала милиция, записали Колины показания, сказали, что будут искать утопшего и выяснять причину самоубийства.
Но в душе у Николая что-то надломилось. Ужас, этот ужас, которого он не знал до этого, теперь поранил его глубоко. Он не мог, как раньше, беспечно радоваться жизни и стал как-то замкнут. В конце следующей недели он решил пойти в церковь. Его сосед по дому, отец Владимир, хорошо знал родителей Коли, поэтому встретил его, как родного: «Ну, что у тебя, рассказывай». Коля долго и невнятно говорил о происшествии на рыбалке, а потом спросил: «Почему, батюшка, почему мне было ТАК страшно?»
«А потому, что душу самоубийцы обстоят бесы, обстоят и принимают в свои адские объятья. Они довели его до этой смерти своим лукавством. И он наложил руки на то, что он не создавал, – на самого себя. Ты, Коля, не в воду погружался, а в ужас этой погибели. И хорошо, что ты не коснулся его. В последний момент, оставаясь еще хоть чуть-чуть живым, он бы схватил тебя хваткой последней надежды, стальной хваткой мертвеца и утянул бы с собой. Вот отсюда этот ужас, который ты испытал. Но Бог тебя хранил».
Коля немного успокоился после исповеди и стал по воскресеньям ходить на службу. Он стал совсем по-другому смотреть на мир Божий. Он вдруг УСЛЫШАЛ, что многие его любимые рок-музыканты поют о Боге, что они верят в Бога. Он по-другому стал относиться и к своей работе, и к людям.
И случай еще более укрепил его в этом.
Однажды во время вечернего дежурства на радиостанции ему позвонили. Он поднял трубку. На той стороне приятный девичий голос заказывал ему поставить в эфир песню «Into my arms, o Lord» австралийского певца Nick Cave. Коля спросил девушку, что он должен сказать к песне, чему она должна быть посвящена. Девушка помолчала немного, а потом сказала: «Это мой реквием, я послушаю эту песню, а потом умру».
- То есть как умрете?
- А так. Это мой последний день. Видите ли, я родилась инвалидом. С рождения у меня не действуют ноги, и всю свою жизнь я провела в инвалидной коляске. Отец после моего рождения оставил нашу семью. Мы живем с мамой. Мне уже семнадцать лет. И все эти семнадцать лет я сижу на кресле-каталке у окна в нашей небольшой однокомнатной квартире. Я сижу у окна и смотрю, как по улице ИДУТ люди. Я вижу молоденьких девчонок, которые бегают на танцы и на свидания. И больше всего на свете я бы хотела ходить и бегать. Но я НИКОГДА не смогу этого сделать. Я устала. Все уже решено и не надо меня отговаривать. Я приготовила таблетки. Мама ушла на ночную смену. Я одна. Ничто меня не остановит. Все уже готово. Я буду жить, пока звучит эта песня по радио.
Голос ее, спокойный, мягкий, слова произносил четко и решительно, безо всякого надрыва.
- Что я могу сказать вам? У вас действительно беда, - сказал Коля, - у меня вряд ли найдутся слова для вас. Вы не поверите, но я даже знаю тот УЖАС, который обстоит вашу душу.
Они помолчали. Впервые за всю свою жизнь Коля всем своим существом почувствовал, как в его душе рождаются слова, красивые и глубокие слова, наполненные состоянием, противоположным чувству ужаса. Эти слова произнеслись в нем и отозвались таким миром и тишиной: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помоги мне и рабе сей. Избави ее от бесовского обстояния и спаси ее душу. Помоги мне. Аминь».
И он вдруг сказал в трубку девушке: «Хорошо, я поставлю вам эту музыку, даже приговоренный на казнь имеет право на последнее желание. Наверное, бесполезно вас в чем-то убеждать, поэтому я тоже попрошу вас об одной услуге. Сейчас, пока будет звучать эта песня, пожалуйста, обещайте мне подумать вот о чем. Да, то, что с вами произошло, – это настоящая беда. Но подумайте, Господь ДЛЯ ЧЕГО-ТО создал вас, Он дал вам что-то такое, чего нет ни у кого. Он сделал вас уникальной, другой такой никогда не было и не будет на земле, и вы для чего-то нужны Ему. Для чего-то, о чем не знает никто, кроме вас. Просто подумайте об этом. Подумайте, пока звучит музыка».
Она сказала: «Хорошо, я подумаю». И повесила трубку.
Николай поставил песню. «Четыре минуты четырнадцать секунд длится песня, - заметил он про себя, - Четыре минуты четырнадцать секунд осталось кому-то жить». И ему снова стало страшно.
Он не мог выходить в эфир и говорить о погоде или поздравлять именинников. Он молчал, потому что страх сжимал его сердце.
Через двадцать минут она позвонила. Она просто сказала: «Вы правы. Жить есть для чего. Спасибо вам». И положила трубку.
Через две недели ему передали подарок – диск его любимой ирландской музыки. Он выскочил на улицу, чтобы узнать, кто передал подарок, но увидел, как от крыльца отъезжает машина, и на заднем сиденье увидел маленькую совсем девушку, которая держалась за костыли и приветливо ему улыбалась.
Он стал разыскивать ее. И нашел. Когда он зашел в ее небольшую комнату, то увидел, что пол вокруг ее кресла-каталки был завален по самую ступицу листами с рисунками. Оказалось, что, даже не получив никакого образования, она – гениальный рисовальщик. Мать, уходя на работу, оставляла ей целую пачку бумаги, и она рисовала, рисовала. Она выработала у себя уникальную способность, лишь однажды увидев человека, рисовать его в любых проекциях. Разглядывая рисунки, Николай улыбался: «И ты все ЭТО хотела уничтожить? Ну, ты даешь…»
Через год у нее прошла первая выставка. О ней писали как об открытии десятилетия. Сейчас она уже объездила весь мир со своими выставками. Иностранные журналисты все время спрашивают ее о небольшой иконке Воскресения Христова, которую она никогда не выпускает из рук. Это подарок Коли.
